…В поисках диагноза было потеряно много времени, а ведь чем раньше начато лечение, тем лучше результат. Оглядываясь назад, Кристина понимает: сын давно мог получать квалифицированную помощь, а она сама — поддержку. Но случилось так, как случилось, и когда Авель дорос до школы, ей уже самой требовался психолог: воспитывать гиперактивного ребенка и одновременно выдерживать противостояние общества непросто.
Кто видел Авеля?
В школе Авелю понравилось. Правда, высидеть за партой у него получалось минут 15 – 20 (впрочем, как и у всех детей с гиперактивностью), потом он мог запеть или встать, ходил по классу. Не понимая, чем школа отличается от садика, он вел себя очень непосредственно. Такие дети что думают, то и говорят, как чувствуют, так и делают.
Реакция педагогов была предсказуема...
Мама носила учительнице специальную литературу о детях с СДВГ. Мешает – дайте ему тряпку, пусть вытирает доску, или дайте лейку и скажите поливать цветы. Займите его. Не может сидеть — разрешите стоять за конторкой (позже выяснилось, что конторка в классе была, но ею почему-то не пользовались).
Кристина отмечает:
– В Израиле или Германии дети с гиперактивностью — не проблема, там отлажена система, как их обучать. Например, в Израиле таких детей может быть пять-шесть в классе. Им вместо стульев возле парт ставят большие гимнастические мячи с рожками, чтобы можно было на них ерзать и даже прыгать. При этом они не отвлекают учителя, та не хочет их выгнать или наорать на них. Другая культура. У нас же во время урока даже в туалет могут не выпустить.
Авель вставал уже через 15 минут и ходил по классу, не реагируя на замечания. Мог подойти к другим ученикам, заговорить. В итоге учительница выставляла его из класса, он сидел на скамье в коридоре и слушал какое-то время, как идет урок. Но потом все равно вставал и уходил гулять по коридору — это было намного интереснее.
В школе его знают все, от уборщиц до директора. Завуч однажды поделилась: когда Авель пропадает, пишут во внутренний учительский чат: кто видел Авеля? И, как правило, кто-то из педагогов отвечает, где он и что делает.
В поисках убежища
Во время таких прогулок по школе в учебное время его ловили, хватали, вдвоем-втроем тащили назад в класс. Должны быть дисциплина и порядок, говорили они. Пока идет урок, ученик обязан сидеть за партой! Он этого очень боялся… Он сопротивлялся и кричал. По некоторым симптомам и проявлениям СДВГ бывает похож на аутизм. Например, ребенок приходил из садика и просил дать ему ватные тампоны в уши. И пояснял изумленной матери: «Они так кричат, так кричат! Я начинаю уши закрывать и качаться, а воспитатель меня ругает».
Так же было в первом классе. Когда очень шумно на перемене или когда его ругали из-за того, что мешал на уроке, он прятался под парту и сидел там. Весь урок. Учительница пыталась поначалу достать его оттуда, тогда он кричал. И если его ловили в коридоре, хватали за руки, тащили в класс, он кричал от ужаса. И каждый раз после такого вмешательства в психику начинался энурез (на лечение этой проблемы ушло несколько лет)...
Мальчик понимал, что в отношении его совершают насилие. Его маме потом жаловались, что он орет как резаный. Она же повторяла: «Не трогайте его руками. Не хватайте его! Он из школы никуда не выйдет. Просто закройте окна там, где он есть. Ему нужна безопасность».
Однажды его доставали даже из кабинки туалета, где он закрылся, думая, что в безопасности. Но в конце концов директор, завуч и остальные поняли, что Авеля трогать не нужно. А справиться все равно не могли. Тогда матери пришлось два месяца сидеть с ним за партой, посещая все уроки в первом классе. Но становилось очевидным, что знаний он в школе особо не получит, а проблемы с психикой гарантированы.
Медвежья услуга
На фоне стресса у ребенка не только возобновился энурез, но и добавился энкопрез, что привело родных и самого мальчика в ужас. Кристина обратилась за помощью к участковому психиатру, а тот выписал препараты от недержания и ноотропы на кругленькую сумму. Надеясь наконец стабилизировать состояние сына, женщина купила их все и стала давать согласно рекомендациям врача.
На третий день позвонили из школы: «Кристина Александровна, бегите, скорее бегите сюда! Мы не знаем, что делать, может, скорую помощь вызывать... Он разве что на потолке не висит, глаза бешеные, его заперли в кабинете, он переворачивает стулья, бегает, сносит парты»...
Она бежала изо всех сил, с колотящимся сердцем ворвалась, а он увидел ее, бросился навстречу, обнял и расплакался. Вглядываясь в родное личико, мать с ужасом увидела, что зрачки расширены, дыхание прерывистое, и это сильно испугало ее. Стала спрашивать, что ел, что пил? Оказывается, он такой пришел уже! Пронзила догадка: ноотропы. Вместо того чтобы успокоить, препараты еще больше взбудоражили нервную систему.
Конечно, их сразу перестали давать мальчику. И еще 10 – 12 дней выводили из этого состояния дома. Мама держала его на руках сутками, потому что он дергался, пытался куда-то бежать, то хотел мусор срочно выносить, то стаканы менять в посудомойке, то какие-то вещи стирать, то игрушки спать укладывать... Она держала его, прижав к себе. Даже во сне крепко держала, чтобы ночью не начал ходить. Потому что первые ночи он ходил...
Раз клеточка, два клеточка…
После этого Авеля перевели на индивидуальный план обучения. Его мама стала работать удаленно и учила его дома сама. В школу приходили лишь сдавать зачеты и тесты в определенные дни – баллы всегда были высокие.
Во второй класс попробовали уже походить, но продлилось это месяц, с горем пополам. Песни, танцы на уроках. Мог достать из мусорки одноразовые стаканчики, чтобы помыть и аккуратно составить на полке. Учитель говорила: «Авель, это одноразовые, их не надо мыть», а он: «Ничего, ничего, ведите свой урок». И продолжал делать то, что считал правильным на тот момент. Сам себя занимал, стараясь не отвлекать других.
Если совсем тяжело было, то шел в столовую, садился, общался с поварами. Ждал звонка, когда можно будет поесть. Мог зайти к директору, постучаться: я на минутку. Расскажет, как у него дела, потом пойдет дальше. Однажды забрел к старшеклассникам, зашел в кабинет во время урока, поздоровался и сел за заднюю парту. Учитель говорит: «Авель, тебе нужно в свой класс». А он: «Мне там неинтересно, я там все уже знаю. Хочу послушать, что у вас». Поднялся хохот, урок был сорван.
Опять его перевели на индивидуальное обучение.
Кристина уверена: если в нашей жизни что-то происходит, то мы это либо заслужили, либо допустили. Когда такого ребенка не учат, то учитель этого либо не умеет, либо не хочет. «Моя позиция такая: школа должна взять на себя обязательства. Дома задачу в несколько действий он в уме решает в одно и сразу дает ответ. Приходится учить прописывать пошагово. А в школе за это снижают оценки! Отступать клеточки в тетради – ему это очень тяжело. Я сама отсчитываю эти 10 клеточек сверху и одну вниз, ставлю точку, пишу число, и говорю: продолжай. Ему очень сложно ориентироваться в пространстве тетради».
Наша героиня вспоминает добрым словом психотерапевта Ирину Духович из Минского городского клинического центра детской психиатрии и психотерапии. Этот доктор никогда не работает с ребенком отдельно от мамы, потому что считает, что это малоэффективно, важно работать с семьей. И именно она, пусть и запоздало, учила маму Авеля, как воспитывать такого ребенка, как понимать его.
Среди заданий психотерапевта было такое: нарисовать что-нибудь на огромном листе бумаги. Оказывается, дети с СДВГ, несмотря на наличие большого пространства, всегда рисуют только рядом с собой. Маленький участок возле себя занимают и только там рисуют.
Так и с подсчетом клеточек в тетради: ему это не нужно. Правильное оформление работы – красиво, но пока он все отсчитает и выведет, пройдут те ключевые 15 – 20 минут концентрации внимания, когда он был максимально эффективен...
Устанет, потом одним действием запишет задачу, ответ, и все – получит заниженную оценку...
Нельзя просто так взять и пойти в третий класс!
К третьему году обучения Кристина разработала целый план возвращения в школьные стены («Потому что нельзя просто так взять и пойти в третий класс!»).
Летом посещали дневной стационар клинического центра детской психиатрии и психотерапии. В программе — посещение психотерапевта, психолога, массаж, физиопроцедуры. В качестве награды — игровая комната со спортивным оборудованием, мячами. Для гиперактивных детей там радость, можно вести себя свободно. Психиатр на приеме спросила, какие лекарства принимали. При слове «ноотропы» у мамы задергались оба глаза, а доктор говорит: «Понимаю»... И предложила другое лекарство, минимальную дозировку.
Психолог смотрела на играющих детей, кто как реагирует на неудачу, учила их разруливать спорные ситуации, избегать конфликтов. Психотерапевт работала со всей семьей, учила взаимодействовать. И лекарство (успокоительное) подошло идеально. Раньше у Авеля между желанием что-то сделать и действием не было времени на «подумать». Захотел что-то всунуть в розетку – сделал. А подумал потом, когда на руках ожоги...
Он понимал, что думать надо, но не успевал в силу своей импульсивности. Захотел петь — запел в школе. А потом только подумал, что идет урок и сейчас петь нельзя. Теперь же он немножко замедлился и успевает подумать о том, что ему могут не разрешить что-либо, и продумывает на 3-4 хода, как договориться, и тут же сразу приходит понимание, что может быть скандал от того, что он сделает. Как потом разрулить, перед кем извиниться?
Появился правильный алгоритм действий. «Он не идеален, нет, — улыбается Кристина. — Но по сравнению с первым классом это другой человек! Психиатр сказала, что это результат коллективной работы специалистов, мамы и лекарств».
Конечно, всего не предусмотришь. Классный руководитель, с которой наша героиня планировала плотно взаимодействовать, ушла в декретный отпуск. Теперь ее обязанности делят два учителя. И если ребенок что-то делает не так, то его отчитывают в общем чате, где видят все родители...
С одноклассниками тоже все непросто. Дети подросли, некоторые из них заняли лидирующие позиции. Авель хочет со всеми дружить, но он для них «неудобный», не такой, как все, поэтому его обзывают и бьют. В первый же учебный день его избили на школьном стадионе, порвали портфель... Он говорит, что любит ходить в школу, но одноклассников своих не любит.
После инцидента завуч провела разъяснительную работу в классе, и какое-то время мальчика не трогали. Но в целом буллинг продолжается. Кристина считает, что школа должна принять все меры, чтобы обеспечить безопасность и комфортное обучение всем детям. Каждый ребенок имеет право получить среднее образование, равный допуск к знаниям.
Лучшая мотивация – похвала
Для гиперактивных детей лучшая мотивация – похвала. Их бесполезно наказывать. Хотя они своей активностью доводят безумно... не только педагоги — родители бывают на грани. Нереально сложно сохранять терпение и холодную голову, признается наша собеседница. Они как никто другой умеют вывести из себя. Причем даже не подозревая, что выводят...
Конечно, с годами незрелая нервная система окрепнет, ребенок научится упорядочивать свою энергию. Не без помощи взрослых, конечно: их задача – сделать все, чтобы ребенок с СДВГ вырос человечным, с хорошей эмпатией. Согласно некоторым исследованиям, СДВГ при неправильном воспитании или элементах насилия в семье в жизни может перерасти в социопатию либо даже психопатию. Потому что такие дети в период созревания были неугодны, стигматизированы, превратились в изгоев. Такие дети в первую очередь нуждаются в принятии и любви.
Кристина ведет инстаграм, где рассказывает о буднях своих детей, делится опытом: «Купите хорошие книжки, найдите кружок по интересам, водите в зоопарк. Заведите домашнее животное, но следите, чтобы он его не обижал. Объясняйте и объясняйте каждый шаг, но главное — во всем показывать пример, потому что ребенок все равно поступит так, как поступают взрослые».
Фото из архива героев публикации
Коррекция СДВГ. Лечить нельзя помочь